Андрею Вознесенскому

Постучит по переделкинской сосне,
словно будит сердце тяжкое во мне.
И к другой сосне приникнув, слышу стук
я — барчук прикамский, я — барсук.

Стук идёт, что обломился чёрный сук,
как каблук одной из самых вёртких сук.

Я звоню ему из пармы, из Перми.
Он ослышится — исправит: «Из тюрьмы?!»
Это Пермь, где по периметру с утра
без перил пируют в сперме мусора,
и зубрят их перья азбучный пример:
между «Т' и «М' томятся «Ю» и «Р»?

Выйдет из дому — летит условный шар —
отразит его ракеткою-сосной!
«Это — шар. Его придумал пермский Шарль».
«Это — жар», — промолвит Зоя за спиной.

Он повяжет горло шёлковым платком
посреди академической жары.
«Клоун!', — скажут с хохотком, а это — ком
и надежда — на условные шары.

Это высшее искусство — сознавать
что сорвёшь однажды голос шаровой,
и сорвать его, и всё же соврать —
петь на сорванном, соря им над толпой!

И, как зэки, разделённые стеной
явной тайны или яви потайной,
мы по Космосу шагаем взад-вперёд.
Нас не Родина — стена к себе зовёт.

1991