Разрезаются груши на пару скрипок.
Распадаются души на пару скрепок.
И войско, похожее на улиток
в доспехах, заговор однолеток,
увы, затеяло... Сам Антоний
одну листовку нашел в затоне:
«О, Клаокина,
покровительница клозетов!
О, Аполлон, или как вас там...
Мы не чувствуем
в этих краях лазеек
для армий, дворни, гетер и дам.
Могли б и гекзаметром. Не с луны
свалились, чай, при щитов фольге,
но гильза отстрелянная луны
да поганки с шайбами на ноге
мешают нам раствориться в пеньи.
Но всё же попробуем для сравненья, —
«Слышим умолкнувший звук желанной воронежской речи.
Старца великого тень ждём на военный совет.
В двенадцать часов по ночам, степи накинув на плечи,
дева видна с карабином. И исчезает чуть свет».

 

Войско превращалось в навоз,
а навоз, —
это цель любого большого войска.
Сумма медных маршей и сумма вёрст
не совпадали. И Цезарь вёсла
крепил к галерам. Душевный мрак
был многоэтажней, чем здешний злак.
Ну, в самом деле? Иль это сон?
Где здешний варвар? Сокрылся, язва.
Фонарь. Нет лампочки, и патрон,
словно веко без глаза.
Сатрап Антоний, пойдя в атаку,
нашёл стенные часы в песке.
Они держат маятник на поводке
и строго выгуливают, как собаку.
Кентурии! Нет провизии
для тех, кто пришёл без виз.
Во рту зубчатый ваш механизм
давно в бездействии. И не сдуру ли
Гай Цезарь, гордо простёрши длань,
к утру опять перешёл Елань?
В который раз, будто ждал ревизии...