Обычный день. Рутинный путь домой.
Три тысячи подсчитанных шагов.
В наушниках страдает Адамо,
В портфеле — недочитанный Тагор.
Сосед по парте, сам тупое чмо,
списать, мол, не дала, назвал Ягой.
«Вам и не снилось» — славное кино,
а мне влюбиться, видно, не дано.

Витрина. В ней красавчик-манекен.
Пальто и шляпа (впрямь, Ален Делон)
сменили шорты. Время перемен —
сентябрь. Осенний слякотный сезон.
И «Наутилус» тоже манит тем
французом, что «не пьёт одеколон».
Но, только, мне милее Бельмондо.
Игра. Руки — четыре. С ноты «до».

Я умру без тебя? Или всё-таки нет?
Или выйду гулять перед сном — и уйду
По весеннему насту, по хрупкому льду
На одну из безводных ничейных планет.

Я умру без тебя? Или всё-таки нет?
Или выйду из книг погулять — и уйду
В ежедневный надрыв, в суету, в ерунду,
В судьбоносные шопинг и жарку котлет.

Я уйду в телесплетни, в шитьё и в игру
У соседей на нервах. Сломаю иглу,
Что в яйце. Хэппи-энд узаконит печаль.

На безводной планете посею овёс
И взращу его плачем и песнями звёзд…
Или просто умру без тебя. Выручай.

Когда темно и тусклый лунный свет
гнилой водой сочится через тучи,
когда года не в силах дать ответ
и пропускают ход фатум и случай,
когда смолой запятнана лазурь —
летит по небу Королева Бурь.

Кипящей ртутью — звёзды глаз во мгле,
ревущим вихрем — спутанные космы,
и рваный плащ струится по земле,
кроша базальт и вековые сосны.
Хоронится в домах и стар, и мал:
кто встретил эту путницу — пропал.

Её тропа — последний луч зари
и ветер цвета пепла и гранита…
Холодный взгляд задушит в горле крик,
сквозь мёртвый сон протянет руки свита —
и тонко всхлипнет, лопаясь, струна.
Не выходи, когда зовет она.

Оскал луны — серпом по тишине,
и гром шагов — у самого порога.
Молчи. Не открывай. Прижмись к стене…
Чуть дрогнул? Не стерпел? Тогда в дорогу!
Бездушней камня, зимней вьюги злее,
с начала до конца времен — за нею.

Застёжкой на груди закрою душу,
И пусть в неё плевать никто не смеет.
Теперь её тепло одежды греет.
Поверь, любовь не выставлю наружу.
И я готова, даже не зарделась.
Рискни спросить, хочу ли обнажиться.
Ты не поймёшь, как я могла решиться.
Стриптиз окончен. Я уже оделась.

Сообщили вчера по секрету:
«Вот и кончилось тёплое лето!»
Номер скрыт от меня,
и решил я: фигня,
анонимка досужая это.

Джинсы новые еле надела,
возмущению нету предела:
прикупила весной,
а теперь в них тесно́,
что-то, явно, за лето в них село.

Плавал в море и выросли ласты.
Так бывает, но только не часто.
Мокну сутки в пруду,
жабры новые жду —
быть без них Ихтиандром опасно.

Я, увы, недостаточно женственна.
Женственность — хрупкая грань между жертвенностью и совершенством,
гармония компромисса.

Пенелопа в трудах и молитвах дождётся Улисса,
сохранив красоту и соткав не покров, а судьбу —
хлопотливую, тихую…
для него, для Улисса? для мифа ли?

Совершенству не нужен ни критик, ни льстец:
романтичная сказочка сто́ит разбитых сердец,
романтичная правда — тоски и домашнего плена…
Никакая дорога не стоит разбитых коленок?
Ну а мне?
Ну а мне, если вкратце, —
и карабкаться, и разбиваться,
мне скитанья милее, чем скит.
Да, тихонько реветь от обид,
рассыпаться осенней листвой, потерпев пораженье,
а потом, будто паззлы, собраться… И стать совершенней?
Научиться беречь, что имею?
Да вряд ли.
Осторожность надёжно в котомку упрятав,
Извлекаю упрямство на свет — и иду.
Компромиссы для мисс, вы со мной не в ладу.
В паланкине — уют. Но я выбрала ралли.
Постараться ли быть пасторальней?
Нет, не выдержит хрупкая грань.

На окошке увяла герань.
Ей — беда.
Ну и мне — поделом.
Полон кактусов временный дом.