Перепробовал множество профессий. В итоге понял, что наиболее привлекает профессия художника. Работал художником-оформителем, сначала в частной фирме, затем — самостоятельно. Постепенно стал склоняться в сторону занятий декоративно-прикладным искусством, пока не остановился окончательно на золотом шитье. С тех пор — свободный художник, в основном, работающий по заказам Православной Церкви.

Про занятия литературой никогда всерьёз не думал.
Много читал — всё подряд и классическую литературу, и современную, и почти совсем не читал поэзию. Увлекался Востоком — в основном, буддистскими и индуистскими религиями, историей Киевской Руси, что впоследствии отразилось и на работе в качестве художника, и на том, что я пишу. Стихи начал писать летом 2004 года — произошло это само собой, совершенно неожиданно для меня. Просто случайно срифмовалась пара строк, за которыми потянулись другие. Опять-таки случайно занесло в сеть на один из литературных сайтов — ну и пошло-поехало. В 2005 году стал постоянным консультантом и экспертом отдела поэзии журнала "Terra Nova" (Сан-Франциско). С начала 2008 года — утверждён в составе редколлегии, как заведующий отделом поэзии и отделом интернет-проектов журнала "Terra Nova".

Основные публикации в периодической печати к началу 2008 года:

литературные журналы

Наследный принц последнего дождя,
в тумане путь не долог и не краток.
И так же безнадёжен, как остаток
вчерашнего вина. Ещё сидят

придворные вдоль длинного стола,
но здесь их нет. И не было, похоже.
А был сквозняк. Из окон — и по коже.
И от камина медленно плыла

волна тепла, в которой — горький дым.
И лёгкий сон являлся и не таял.
И область от Европы до Китая
была пятном — и белым, и пустым.

На десять тысяч вёрст хватало дней,
пускай и недостаточно согретых.
На то и дно — любая вспышка света —
и ночь темней. Четырежды темней.

Но всё решалось просто. Наугад
распахивали двери в царство тени.
И если говорить о возвращеньях —
то мало кто хотел войти назад,

оставшись наблюдать — за годом год —
как время на твоих лежит ладонях.
Как ветер запрягает старый конюх
в карету, где покоится восход.

И как свистит по ветру гибкий кнут.
И золотом — для глаз невыносимо —
сияют купола Ершалаима...

В Рождественскую Ночь.
На пять минут.

 

Этот трамвай не уходит в депо.
Бродит по уличным переплетеньям.
Двери открыты. Затоптанный пол
снег засыпает.
На шатком сиденье
дремлет кондуктор. Плывёт за окном
вечер, имеющий свойства пустыни.
В однообразии ломаных линий —
тёмные здания. Класс — "эконом".

Можно всю жизнь колесить. И менять
время на время — неважен порядок.
Видеть в округе — опять и опять —
копии жмеринок и пятихаток.
Будки ларьков.
Фонари у дорог.
Окна, желтками неясного света.

Впрочем, цена у трамвайных билетов
так же понятна, как этот мирок,

где колея — от зари до зари.
Небо над городом плоско и сонно.
Хочешь, помалкивай. Хочешь — ори.
Всё, что угодно. В пределах вагона.

Всё, но по кругу. Сто зим и сто лет.
Будет однажды — дойдёшь до кабины,
глянешь — а та
заросла паутиной.

Тихо, как в яме. Водителя нет.

 

Ей было за двадцать. Ему — к сорока.
Он очень любил рисовать.
Ещё — иногда возникала строка,
и строки ложились в тетрадь.
И в доме почти не бывало темно,
висели холсты на стене.
А вечером — книга. Возможно — вино.
И звёздная пыль на окне.

Она наугад постучала к нему —
на яркое пламя свечи.
Он знать не хотел — отчего, почему,
он молча ей отдал ключи.
И мир был умножен отныне на два.
Шло время, как в сказочном сне.
И золотом чистым казались слова
и звёздная пыль на окне.

Чужая душа — непроглядная тьма.
Во тьме не отыщешь дорог.
Она улетела в другие дома,
оставив банальный итог —
не умер никто, а тоска... — ну и что? —
тоски не бывает на дне.

Бывает лишь водка. Три раза по сто.
И пыль. Просто пыль на окне.

 

На улице минус десять. Явилась зима — встречай. Мир плавает в снежной взвеси. Ты пьёшь, обжигаясь, чай. Отныне тут будет север, он явно надолго к нам. Шлёшь письма. Почтовый сервер в ответ предлагает спам.

Читай или нет, но соткан из этого свет давно. Мы дети в подводной лодке, а лодка легла на дно. Она не всплывёт, я знаю, она не вернётся в порт. Мелькают рыбёшек стаи. Песками заносит борт.

На суше о нас не помнят. Не ждут никого. Не ждут. Вся разница — те из комнат, а мы из своих кают — не можем ни шагу сделать. И тот, кто ушёл — пропал. Качает прибоем тело на фоне убогих скал.

Мы сами себя не слышим. И это взаправду так. Из тех, кто живёт повыше, никто не подаст пятак за нас — по частям и разом. И оптом. И на развес. Мы стразы. Всего лишь стразы. И если блестим, то без понятного смысла. Скоро мутнеет стекло. Итог — остатки смешного вздора плюс веник, ведро, совок.

Мы фото в чужих альбомах — в нас тычут: "Ты кто такой?". Мы серое племя гномов — породу скребём киркой. Авось золотая жила. Достаточно чёток план. Но пусто — и есть, и было. И золота ни на гран.

Окно. Сигарета снова. Полпачки-полдня-провал. Давал же недавно слово. Себе самому давал. Здесь душно. Здесь слишком душно. Мельчают к утру слова.

Ты ляжешь лицом в подушку —
и спишешь свой день за два.