Картина, видимая глазу,
не сразу
осознаётся нашим естеством;
но тени и различные цвета
в сознании граничат первородном,
и очертания, внезапные, как смерть,
бывают живописцу неугодны.
Все то, что зримо, — мера глубины
бесформенной предметной суматохи;
а опыт о сравнении вещей
еще ничей
нас не привел к решенью
того,
что видим мы один предмет
или, вернее, беспредметность формы;
и, находясь на правильной платформе,
мы все равно из некоторой точки
взираем на изображённые цветочки,
на лес
и на мадонну в облаках
с младенцем на руках.
В чём интерес
к такому созерцанью?
В знакомстве с непонятным?
Или, быть может, с очевидным для тебя?
Но пятна
перестают учиться у людей,
воспринимая видимость декора,
и в их игре заключена
неоспоримая вина
и с ней — последняя опора.
