Мыльные пузыри
Первый Адвент
Очень сентиментальное
«Полно, мой ангел, ну полно...»
Предыдущая публикация автора:
Стихотворения. №2, 2007
1
Где-нибудь и нигде,
рано, до света, встав,
свет собирая в ладонь — матовый до зари, —
тихо выходишь за дверь, тихо шепчешь устав
счастья, пускаешь плыть мыльные пузыри
в воздух, цветущий днём,
в светом больной эфир —
тонкая стенка утра, лопнув, скользит по коже.
Видимо, все равно, даришь ли миру мир
или хранишь в себе, столь на мир непохожей.
Наша слива цветет. Вся в кружевном белье,
вся в ожиданье того, что снизойти не может.
Что это? Тишина? Или опять биенье
в веках, висках и ветках, под корой и под кожей?
Радужкой пойманный луч,
в зренье скользнувший винт
крылышек стрекозиных,
треск упругого утра.
Лучшее — вот оно, вид из окна и вид
вдаль улетающих радуг в шариках из перламутра.
После придя в себя, где-нибудь — всё равно,
за закипаньем чая или мытьём посуды, —
будешь тайно любить подсмотренное давно,
в накипи мыльной пены — радуговое чудо.
Тайной улыбкой луч, брошенный мне, сберегу,
отсветом на сетчатке. Вот, навстречу лучу
я продолжаю пускать в воздух движеньем губ
то, что станет свободным, как только я замолчу.
2
Я снова пытаюсь коснуться слов.
Хочу взрослеть и не знать,
как гул заполняет жемчужное небо,
как серый утренний свет
ложится на стекла балконной двери,
а в небо — голубизна,
как в горле, пробившись, твердеет речь,
как горлинки пробуют петь.
Вот лодка, вот целый шаг пустоты,
прозрачный шар. В никуда
взлетают мыльные пузыри, цветут пылающие кусты,
неостывающая вода
зовет безмолвно,
вот летний день, вот целый мир — посмотри,
как в небо восходят,
пытаясь плыть,
пытаясь петь
п у - з ы - р и
как что-то лопается вот тут,
как молча твердишь мольбу,
как прячешь то, что не нужно прятать,
а только плести и прясть —
венок из словечек,
начало мира,
а дальше — ладонь ко лбу
не надо, не надо
отводишь прочь,
как ветра густую прядь.
Все часы сегодня сбиваются: не идут,
заикаются, задыхаются. Ждать вестей?
Ты опять уходишь, мне опять оставаться тут —
в тёплом сумраке, что-то шепчущей темноте
мандариновых окон, квадратиков декабря.
Это чёрный, свечой оплавленный шоколад.
Это как говорить, ни слова не говоря.
То ли вправду льдом зальются колокола,
то ли в пряничном домике свечи зажгут, светло,
видно створки цуката, прозрачные витражи.
Это розы легли дыханием на стекло,
предпоследней просьбой: «скажи».
Тишина золотая пахнет мёдом и имбирём,
все слова сегодня сбываются. Да, я здесь.
Соберем все паззлы, все огни с собой заберём
в сновидение, в странствие, в чёрную ночь чудес.
Я думала, что в окошке зажжётся свет.
А это снег падал с веток.
Пришла зима,
которая оставляла не белый след,
а след на снегу, дорожку кровавых меток,
которая запирала в свой каземат
и ждать принуждала —
не Рождества.
О нем молчал календарь Адвента,
о нем молчали страницы, белые, как декабрь,
устав нашептывать нам слова,
подсказывать нам ответы
и в нас ответом стихать.
Куда спешат продавцы снежинок,
морозных роз на хрупком фарфоре
и счастья поставщики,
когда пройдёт полгода, полжизни
и будет солёная вечность, море
сходить на берег щеки
случайным приливом. Случись однажды
в штриховке, заполнившей вечер, город
словами всё исцелять —
идти в снегопад, уходить от жажды
цепочкой имен, не назвать которых,
тропинкою февраля.
Полно, мой ангел, ну полно, в саду до обеда —
после взойдут корабли и ненужные розы
будем ходить и рассеянно думать по следу
помня, как смело бросаются в волны матросы
глядя, как выведен тушью на небе-бумаге
тёплый тончайший рисунок нездешнего света
и на дорогах рассыпаны пурпуром маки.
Полно, мой ангел, пристало ль нам верить приметам?
Хочешь скажу тебе что-то устало бормочешь
с самого утра а веришь ли дождиком смыло —
нет, не выглядывай попусту, крылья намочишь —
всходы семян и посадки здравого смысла.
Будем ходить по траве, загустевшей и смятой,
мы, огородники, нагородившие детства,
чай наливать на террасе с лимоном и мятой
и друг на друга глядеть, не уметь наглядеться
