Жюри:
Н.Литвинова,
А.Шапиро и редколлегия
Лонг-лист: 272 автора
Шорт-лист: 93 авторa
VIII поэтического конкурса
(Лето-2009)
начало ~ продолжение
Ф.Алигер. В Доме искусств
Л.Чернякова. Не по-русски
Е.Корешкова. Поле
А.Березин. Расчленённые ветром
В.Шереверов. Таллинскому переходу кораблей КБФ посвящается
А.Елисеева. Незнакомка
В танце пары замирали...
Бал был шумен и пьянист!
В центре зала — за роялем —
Знаменитый пианист...
В гардеробе — шляпы, трости.
Из гостиной слышен смех,
И изысканные гости
Не чураются утех.
Вот Карсавина — в ужимках,
Вот Истомина — в стихах,
Северянин — напружинен,
Гумилёв — на каблуках.
За столом мелькают карты,
И лакей разносит чай...
Царство вальса и азарта,
Пылкой страсти невзначай!
Кто-то вспрянет и воскликнет:
«Едем в Царское село!» —
А спустя минуту сникнет:
«Жаль, дорогу замело!..» —
Царство праздности и лени,
И возвышенных речей! —
Здесь сегодня не жалеют
Ни птифуров, ни свечей...
И неважно, что лоснится
Ткань на вытертых локтях,
Что под смехом — в этих лицах —
Истощение и страх.
Что за дверью — тьма и холод,
И извозчик глухо пьёт.
А над Зимним — серп и молот.
На дворе — двадцатый год.
Комментарии
Я говорю на суахили
В такт октябрю словами сухими
Вслед главарю чёрной земли
Времени нет — мы на мели
Всех кто без имени — замели,
Всех, кто наголову выше — обрили,
Разве мы так договорились?
Так и смеюсь глазами сухими
Выдать боюсь на суахили,
Дети Рахили и дети Ра,
Вас, разношёрстая детвора,
Рано ушедшая со двора
С первым рассветом, сказавшим «Пора».
Разве мне вынести это, хилой,
Как же мне вырасти из суахили.
Расы и распри, красная кровь.
Раз, ещё раз — разрываю строй.
Два — выжимаю из тела страх.
Выход опаснее чем игра.
Выдох — я вас не хочу терять,
Тайный мой брат и моя сестра,
Дети Рахили и дети Ра.
Комментарии
В мир, где молятся ветру колосья тяжёлые ржи,
Где белесым ковром устилает межу сушеница,
Уставая от сплетен, рутины и каверзной лжи
на широкое поле и я прихожу помолиться.
В том не вижу греха...
До чего же поля широки!
Вдаль уходят волнами. А ветер умаялся, замер.
Здесь, на цыпочки встав, раздвигают осот васильки,
Чтобы жадно смотреть на закат голубыми глазами.
Ведь не я же одна проторила такую тропу...
Почему ты так, поле, манишь
беспокойных душою скитальцев?
Или ты стосковалось за век по крутому серпу?
И по капелькам крови, текущей с пораненных пальцев?
Быстрой искрой янтарною влево и вниз по лучу,
Яркой вспышкою в прошлое я ухожу поневоле.
Возвращаюсь в слезах. И сейчас ничего не хочу.
Только слушать,
как шепчет легенды созревшее поле.
Алексей Березин
Пародия на шуточный, "«но очень жестокий» романс Михаила Волкова:
А помнишь, в саду, ты и я как-то встретились с нами?
Был снег обоюдно пушист, невзирая на зной.
На речке взаимно шуршало волнами цунами,
И ты персонально любила меня подо мной.
Ты шею мне сжала ногами с неистовой силой.
Я мял твою грудь. Сдохли птицы. Зачах баобаб.
От долгих взасос поцелуев мне челюсть сводило.
Мы слились с тобой воедино, и ветер ослаб.
Но дунул вдруг так, что унёс тебя в синие дали,
Лишь ноги остались на шее спортивным венком,
Упругие груди в ладонях моих остывали,
И губы твои я нащупал во рту языком.
Я долго по саду бродил в необъятной печали.
И шарил руками в траве возле каждого пня.
Не в силах поверить, что ты унесла в свои дали
Один, хоть и малый, но важный кусочек меня.
В парках Пириты каштаном шуршит ветерок,
Ластятся волны клубками свернувшись у ног,
Звоны по водам разносят божественный слог —
Домский с Кронштадтским соборный ведут диалог.
Ревель, Либава, Свеаборг, Кронштадт, Гельсингфорс.
Чёрное с золотом — флотский подтянутый форс.
Встав на пуанты, над вантой пунктирит ратьер:
«Ордер на рейде, прощайте... и что-то на Эр».
Ватой с бушлата сквозное заткнув на бегу,
Пристань на приступ грозит рукопашной врагу.
Гильзой помятой заклинен затвор ППШа.
Ствол автомата дымится, граната... и Ша.
Невское горло, Маркизовой лужи нора.
Голо... за Гогланд утюжат волну ордера.
Мили до мола: кильватер в кильватер, хоть вой.
Взятый за горло, за Гогландом гибнет конвой.
Мили до мола: кильватер в кильватер — в Кронштадт.
Бомбы и боны отставших под волны — за штат.
Если Никола не выдаст, моряна не съест.
Дева над пирсом к волнам протянула свой крест.
Валом в семь баллов по балтике гонит норд-ост
Черное с алым на гребнях кровавых корост...
Юминда, сосны, вода в переливах свинца.
С павших нет спроса, живое болит до конца.
Сгрудившись тучи гремучат громовое банг...
Плачет беззвучно над камнем седой каперанг.
Этот едкий, непривычный дым сигары, вкус эпохи.
Плод раздумий, звон бокала, пьяный сон и трубный глас...
Разномастные певички завывают караоке
без особого накала, потому что — на заказ.
А на стенке — для декора — чёрный гриф, резная дека,
спит гитара в круге ада средь весёлого хамья.
В гардеробе — Незнакомка, делегат чужого века,
в глянец чёрного квадрата смотрит: я или не я?
Я — прозрачный отсвет рая, я — голубка на ладонях,
вижу я, как звёзды брызжут, как из глаз уходит мрак...
И не я — стою в раздрае, с едкой злобой наготове,
а иначе мне не выжить, а иначе мне никак...
Я — столетья точный сколок, та сестричка, та Катюша,
та девчонка в горьких песнях от Афгана до Чечни!
И не я — беда и склока, разъедающая душу,
и не я — печальный вестник вашей чёртовой резни.
— Где же истина? — In vino! — Сядь со мною на минутку,
пусто мне, как на погосте, воздух давит, будто склеп,
дай мне ручку, Коломбина, как там в детской прибаутке,
«через речку брошен мостик», брошен мостик в сотню лет...
Ресторанные девицы промяукают сюжеты,
где в финале будет счастье, в мышеловке будет сыр.
И бессмысленно скривится ярко-розовый прожектор,
по привычке освещая этот «дивный новый мир»...
