(1887—1941)
Это было у моря
В грехе — забвенье
Увертюра
Запевка
Классические розы
Вода примиряющая
Возмездие
| Я, гений Игорь-Северянин, Своей победой упоён: Я повсеградно оэкранен! Я повсесердно утверждён! (1912; фото — 1916) |
| Игорь Северянин (псевдоним, автор предпочитал написание Игорь-Северянин; настоящее имя — Игорь Васильевич Лотарёв) родился в Петербурге в семье военного инженера. Закончил четыре класса реального училища. Стихи начал писать в 8 лет. Поэзию любил самозабвенно, издавал за свой счет брошюрки (от 2 до 16 стихотворений) и рассылал их по редакциям «для отзыва». Стихи особого отклика не имели.
В 1909г. одна из брошюр со стихотворением «С лёгкой руки Толстого... меня стали бранить все, кому было не лень. Журналы стали печатать охотно мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них, — в вечерах, а может быть, и в благотворителях, — участие», — вспоминал позднее поэт. Обычный тираж поэтических сборников начала XX века — Большими аршинными шагами в длинном черном сюртуке выходил на эстраду высокий человек с лошадино-продолговатым лицом; заложив руки за спину, ножницами расставив ноги и крепко-накрепко упирая их в землю, он смотрел перед собою, никого не видя и не желая видеть, и приступал к скандированию своих распевно-цезурованных строф. Публики он не замечал, не уделял ей никакого внимания, и именно этот стиль исполнения приводил публику в восторг, вызывал определенную реакцию у контингента определённого типа. Все было задумано, подготовлено и выполнено. Начинал поэт нейтральным «голубым» звуком: В следующем полустишии он бравировал произнесением русских гласных на какой-то иностранный лад, а именно: «где ажурная пе-э-на»; затем шло третье полустишие: «где встречается ре-эдко», и заключалась полустрофа двусловием: «городской экипаж» — и тут можно было уловить щелканье щеколды садовой калитки, коротко, резко и чётко звучала эта мужская зарифмовка. Так же распределялся материал второго двустишия: Конечно, тут играла роль и шаманская подача текста, и подчеркнутое безразличие поэта, и самые зарифмовки, которым железная спорность сообщала гипнотическую силу: «пена—Шопена, паж—экипаж». Нужно отдать справедливость: с идейностью тут было небогато, содержание не больно глубокое, но внешнего блеска — не оберёшься! Закончив чтение, последний раз хлопнув звонкой щеколдой опорной зарифмовки, Северянин удалялся все теми же аршинными шагами, не уделяя ни поклона, ни взгляда, ни улыбки публике, которая в известной своей части таяла, млела и истекала соками преклонения перед «настоящей», «чистой» поэзией. [Конец цитаты] Был основателем литературного течения эгофутуризма. В 1914г. эго- и кубофутуристы провели в Крыму олимпиаду футуризма. Владимир Иванович Сидоров (Вадим Баян) — купец из Симферополя. Он предложил мне турне по Крыму. Я дал согласие под условием выступления Маяковского, Бурлюка и Игнатьева. До Симферополя из Москвы мы ехали с Володей вдвоём. Сидели большей частью в вагоне-ресторане и бесконечно беседовали за стаканом красного вина. Остановились вначале у Сидорова, потом перекочевали в отель, счета в котором оплачивал купчик. Жили в одном номере — я и В.В. Был провозглашен «Королём поэтов» в Московском Политехническом музее — главной поэтической площадке России — 27 февраля 1918г. С.В.Спасский свидетельствует: Зал был набит до отказа. Поэты проходили длинной очередью. На эстраде было тесно, как в трамвае. Теснились выступающие, стояла не поместившаяся в проходе молодёжь. Читающим смотрели прямо в рот... Северянин приехал к концу программы. Здесь был он в своем обычном сюртуке. Стоял в артистической, негнущийся и «отдельный». Прошел на эстраду, спел старые стихи из «Кубка». Выполнив договор, уехал. Начался подсчет записок. Маяковский выбегал на эстраду и возвращался в артистическую, посверкивая глазами. Не придавая особого значения результату, он все же увлёкся игрой. Сказывался его всегдашний азарт, страсть ко всякого рода состязаниям. — Только мне кладут и Северянину. Мне налево, ему направо. Северянин собрал записок немного больше, чем Маяковский. Третьим был Василий Каменский. [Конец цитаты] Через несколько дней «король» уехал на отдых в эстонскую приморскую деревню Тойла, предполагая к осени вернуться, но надолго задержался. В 1920г. Эстония отделилась от России, и поэт оказался в вынужденной эмиграции (называл себя не эмигрантом, а дачником). В 1921г., оставшись в одиночестве после смерти матери, женился на юной строгой «эсточке» Фелиссе Круут. Пытался вернуться в Россию, но жена была категорически против. («Вернись домой: не дело для поэта / Годами жить без родины своей!»). Утешением были редкие встречи со старыми друзьями. Берлин. 1922г. Осень. Октябрь на исходе. Сияет солнышко. Свежо. Идем в сторону... В петербургском кабинете Северянина висел его аршинный портрет работы Маяковского. Уезжая в Тойлу, поэт дал его вместе с личным архивом на хранение своему знакомому, спустя несколько месяцев убежавшему в Финляндию и все бросившему на произвол судьбы. Разыскать и вернуть архив поэт не смог. В 1931 году вышел один из лучших сборников поэта — «Классические розы». В 1930—34гг. состоялось несколько гастролей по Европе, имевших шумный успех, но постояного дохода литературный труд не приносил. Особенно ухудшилось материальное положение к 1936г. В 1940г. поэт с горечью отмечает: «Издателей на настоящие стихи теперь нет. Нет на них и читателя. Я пишу стихи, не записывая их, и почти всегда забываю». Игорь-Северянин умер от сердечного приступа 20 декабря 1941г. в оккупированном немцами Таллине и был похоронен там на Александро-Невском кладбище. На памятнике — его печально-оптимистические строки: По материалам сайта Примечание:
|
Поэма-миньонет
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла — в башне замка — Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат;
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.
1910. Февраль
|
Ты — женщина, и этим ты права. Валерий Брюсов |
А в настоящем — благополучье и безнадежность.
Устало сердце и смутно жаждет, в огне закатном,
Любви и страсти; — его пленяет неосторожность —
Устало сердце от узких рамок благополучья,
Оно в уныньи, оно в оковах, оно в томленьи...
Отчаясь грезить, отчаясь верить, в немом безлучьи,
Оно трепещет такою скорбью, все в гипсе лени...
А жизнь чарует и соблазняет, и переменой
Всего уклада семейных будней влечет куда-то!
В смущеньи сердце: оно боится своей изменой
Благополучье свое нарушить в часы заката.
Ему подвластны и верность другу, и материнство,
Оно боится оставить близких, как жалких сирот...
Но одиноко его биенье, и нет единства...
А жизнь проходит, и склеп холодный, быть может, вырыт...
О, сердце! сердце! твое спасенье — в твоем безумьи!
Гореть и биться пока ты можешь, — гори и бейся!
Греши отважней! — пусть добродетель — уделом мумий:
Ведь ты любимо, больное сердце! ведь ты любимо!
Люби ответно! люби приветно! люби бездумно!
И будь спокойно: живи, ты — право! сомненья, мимо!
Ликуй же, сердце: еще ты юно! И бейся шумно!
1911
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Стрёкот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском — это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грёзофарс...
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!
Январь 1915. Петроград
О России петь — что стремиться в храм
По лесным горам, полевым коврам...
О России петь — что весну встречать,
Что невесту ждать, что утешить мать...
О России петь — что тоску забыть,
Что Любовь любить, что бессмертным быть!
1925
|
Как хороши, как свежи были розы В моем саду! Как взор прельщали мой! Как я молил весенние морозы Не трогать их холодною рукой! 1843 Мятлев |
В те времена, когда роились грёзы
В сердцах людей, прозрачны и ясны,
Как хороши, как свежи были розы
Моей любви, и славы, и весны!
Прошли лета, и всюду льются слёзы...
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...
Как хороши, как свежи ныне розы
Воспоминаний о минувшем дне!
Но дни идут — уже стихают грозы
Вернуться в дом Россия ищет троп...
Как хороши, как свежи будут розы
Моей страной мне брошенные в гроб!
1925
Сам от себя — в былые дни позёра,
Любившего услад дешёвых хмель —
Я ухожу раз в месяц на озёра,
Туда, туда — «за тридевять земель»...
Почти непроходимое болото.
Гнилая гать. И вдруг — гористый бор,
Где сосны — мачты будущего флота —
Одеты в несменяемый убор.
А впереди, направо, влево, сзади,
Куда ни взглянешь, ни шагнёшь куда,
Трав водяных взлохмаченные пряди
И всё вода, вода, вода, вода...
Как я люблю её, всегда сырую,
И нежную, и ёмкую, как сон...
Хрустальные благословляю струи:
Я, ими углубленный, вознесён.
Люблю сидеть над озером часами,
Следя за ворожащим поплавком,
За опрокинутыми вглубь лесами
И кувыркающимся ветерком...
Как солнышко, сверкает краснопёрка,
Уловлена на острие крючка.
Трепещущая серебрится горка
Плотвы на ветхом днище челнока.
Под хлопанье играющей лещихи,
Что плещется, кусая корни трав,
Мои мечты благочестиво-тихи,
Из городских изъятые отрав...
Так как же мне от горя и позора
К ненужью вынуждающей нужды
Не уходить на отдых на озёра,
К смиренью примиряющей воды?..
Сентябрь 1926
Был дух крылат,
Бескрыло тело.
Земных палат
Не захотело.
Приобрело
У птицы крылья,
Превозмогло
Свое бессилье.
Все побороть!
Не тут-то было:
Крылата плоть,
Душа бескрыла.
1929
