 |
|
* * *
В знаменитой студии Ковальджи я был ровно один раз. По приглашению Володи Аристова. Вероятно, мы немного опоздали: в довольно большой комнате было не протолкнуться. Сразу было понятно, что тут живое и «наэлектризованное» место. Воздух кипел. Во время «обсуждений» женщины-поэтессы не говорили, а восклицали и вскрикивали. Когда мы вошли, некий молодой человек читал стихи. Неважнецкие. Его слушали кто с обречённым, кто с саркастическим видом, но всё-таки не нарушая границ приличия. И только стоящий в дверях Еременко громко засвистел. Ковальджи нахмурился и строгим голос велел больше этого не делать. Больше Еременко в тот вечер не свистел.
Читало несколько человек, в том числе Кутик и Парщиков. После чтения Парщикова одна из студиек (Галя Сергеева?) воскликнула, что, вот, мол, говорят, что сейчас нет гениальных поэтов, а ведь то, что мы все только что услышали, гениально. В обмене мнениями, среди прочих, участвовали Бунимович, говоривший умно и благородно, и Арабов, говоривший резко, едко и тоже умно. Ковальджи не играл роль мудреца, выносящего окончательный и — по умолчанию — единственно верный приговор. Он просто следил за тем, чтобы у каждого была возможность выступить, никого не давил и не навязывал своих вкусов, то есть являл собой идеального руководителя поэтической студии.
Я спрашиваю себя, почему же я не стал регулярным посетителем этих вечеров в редакции «Юность»? Наверное, во-первых, потому что мне показалось, что «компания сложилась», та компания, та группа людей, которая должна была возникнуть в это время в этом месте, уже возникла. Без меня. Во-вторых, практически все лидеры студии были лет на пять-семь, а то и на десять старше меня — в молодости это существенно. В-третьих, публичное обсуждение моих стихов для меня мучительно. До сих пор. Не говоря уже о времени двадцатипятилетней давности. А критиковать других, не «обсуждаясь» самому — неловко. В-четвертых, дух студии был для меня недостаточно андерграундным — большинство студийцев слишком хотели печататься в советских изданиях, так мне показалось. И тогда это меня настораживало. Так или иначе, часто значение поэта, даже широко печатающегося поэта, даже получающего литературные премии, не выходит за пределы совсем узкого круга его знакомых. Проще говоря, в большом мире современной поэзии (чтобы сам этот поэт о себе не думал) его, этого поэта, не существует. Так вот, поэты студии Ковальджи существовали. Более того, для более или менее широкой публики, пытавшейся следить за «современной поэзией» в 80-е годы, именно эти поэты и были её полномочными представителями. Если ты хоть немного интересовался поэзией, ты их знал, не мог не знать. А это уже очень много.
Комментарии
|
|
|
|
