Навсикая
Медея. Жажда
Амур и Психея
Дюймовочка
Ореховый Cпас
На масленицу. У окна
Кружевница

 

Нет острокрылых ласточек давно,
Лиловый плющ расщелины ласкает,
И в сморщенных руках веретено
Покорно дремлет... Вспомни, Навсикая,
Того, кому омыла ты ступни,
С кого — ни поцелуя, ни браслета,
Чьи по волнам рассеянные дни
На смуглой коже каплями сверкают!..
Не ты ль напела дивные куплеты
Великому слепцу на склоне лета?

25 августа 2005 г.

 

Не остров — острый остов корабля,
И бездна под ребром, а не земля,
И гребни волн вздымают чёлн впотьмах,
И рыбьего хвоста смертелен взмах.
Ты — Водолей. Вода твоя горька
И солона. И, о глотке моля,
Я выроню кувшин для молока.

Не остров — даже горсть золы в руке,
И та — надежнее волны в реке,
Вливающейся в черный океан,
Чья безмятежность — гибельный обман.
Я — Лев. Моя стихия — жар степей,
Где солнца шар, не пойманный никем,
Шипя, в колодец канет — хочешь, пей!

Не остров — отрок в млечной глубине,
Отрыв от яви, ямба плач извне
Манят, и дразнят, и влекут, и пьют
Приправленною солью жизнь мою.
И чья ладонь, соломинка, змея
Протянутся из небыли ко мне?
Язон не вздрогнул на корме, смеясь.

25-27 апреля 2005 г.

 

— Падаешь, ласточка, в черные воды забвенья?
Вены ручьев набухают в беспамятстве ночи.
Соль разъедает мне скулы, и гаснет мгновенье
В омуте комнаты... Боль как свинцовые клочья!
Крылья оплавлены маслом горючим, горячим.

— Я ль очертила светильником круг полнолунья?
Сетью паучьей опутано нежное сердце:
Ты ли уловлен, ужален сестрицей-колдуньей?
Кто же мне спрячет за щеку истертый сестерций? —
Ибо и часу не быть мне причастною к зрячим.

— Я, как елей в твоем ветхом сосуде, истаял...
Падает, ласточка, вздохов бескрылая стая.

— Боже, мой Боже, стать камнем мне в каплях стоячих!
Я лишь хотела глазами любить, это значит...

— Значит, прощай.

27 августа 2005 г.

 

Даже рыбы, кажется, перешли на крик,
Прежде чем уснуть под свинцом озёрным.
И разносит ветер тугие зёрна
Заказным посланием по щелям,
Где губами, наощупь сочтя, шевелят
Крохоборы-кроты и кухарки-мыши,
Где, немея, Дюймовочка всё еще дышит
На мутнеющий ласточкин сердолик.

23 сентября 2005 г.

 

Чуть проступает рассвет на губах твоих серых,
А за щекою калёный казанский орешек.
...Значит, не будет ни третьих, ни избранных первых?
Вот и отлично! Тому же, кто волны прорежет
Узкой ступнёю, улавливать в сети рыбёшек,
Вместе с Ильёю-пророком стучаться в макушки...
Ты мне расскажешь, как белый налив нынче дёшев,
Как потеряла перо, кувыркаясь, кукушка,
Как зарыдали за пяльцами сёстры-болтушки,
Как я ушел в пятом часе за хлебом и мёдом.

29 августа 2005 г.

 

— Нас замело, занесло, захватило на сорок засовов.
Так растопи же проталину в черном оконце!
Что там в миру?
— Точат клювы горбатые совы
И снегири наряжаются в алое, свет мой, суконце.
— Что под окошком ты видишь?
— А там запряженные сани,
Тройка лебяжья трепещет крылами по ветру,
И разгорается зарево по-над лесами,
Месяц выходит из тучи и мне ухмыляется сверху,
Как на ладони поля, прерываются строки тропинок,
Да не обучен я сызмальства чтению знаков!
— Слышишь, как стены дрожат? Повторяй без запинки:
Горек Твой мёд, но сердцам в мёртвом царствии лаком.

15 февраля 2007 г.

 

Вот и лето прошло, хлопотунья, вязальщица кружев.
Где колечко твоё обручальное — знаешь, красотка?
Снегири у реки в горьком рае рябиновом кружат.
Не твоей ли рукой зимний путь по-над Соротью соткан?
Не кручинься, наперсница! Нам ли с тобою бояться
Темноты по углам да алмазов на мраморной шее?
Вышей крестиком мёрзлый погост, что растянут на пяльцах
Онемевшего края — утешься другим, коль сумеешь.

1 сентября 2005 г.
Комментарии